В журнале «Вопросы философии» за 1998 год описаны события, происходившие в 60-х годах ХХ века, когда новое правительство Заира (ныне — Демократическая Республика Конго) решило цивилизовать пигмеев — охотников и собирателей — и перевести их на мотыжное земледелие.

По какой-то причине однажды ночью пигмеи сбежали в свои леса — подальше от цивилизаторов. Была организована международная конференция, где ученые-антропологи настоятельно рекомендовали правительству «оставить пигмеев в покое».

Правительство прислушалось к рекомендациям ученых. Однако позже бельгийские миссионеры, движимые идеей все-таки цивилизовать «дикарей», убедили небольшую группу пигмеев мбути покинуть тропические леса и переселиться в построенные для них дома с городскими удобствами.

И чем же закончилось это «богоугодное» дело? Как с горечью пишет автор (известный специалист по Африке), «непревзойденные охотники на слонов и обезьян, с ловкостью цирковых акробатов взбирающиеся на высоченные вековые деревья, неутомимые труженики леса, умеющие самозабвенно отдыхать мудрецы и оптимисты джунглей, <...> эти самые люди за быстро пробежавшие пару-тройку лет превратились в полностью деморализованную кучку оборванцев-алкоголиков, безнадежных наркоманов и мелких попрошаек-воришек». Если бы миссионеры вняли доводам антропологов, трагедии могло и не быть.

Это одна из многочисленных историй, рассказанная представителями науки о человеке, которая в США получила название культурной антропологии, в Великобритании и некоторых других странах Европы — социальной антропологии, во Франции, России и странах СНГ — этнологии (с недавнего времени данная дисциплина в Узбекистане стала именоваться «этнология и антропология»). Антропологи/этнологи изучают мировоззрение, практики и поведение людей (женщин, мужчин, детей, профессиональных сообществ и т. д.) разных народов в различных средах, обстоятельствах, обществах и культурах.

Возникнув в XIX веке, социальная/культурная антропология (этнология) первоначально развивалась как наука о бесписьменных народах, что обусловливалось потребностями западных стран в знании о населении своих нынешних или возможных колоний. Новый импульс она получила после Второй мировой войны.

Возникновение новых государств с их этнокультурными особенностями, межэтнические и религиозные конфликты, массовые миграции, формирование новой индустрии досуга и новых областей человеческих занятий — все это породило запрос на антропологические исследования и стало мощным фактором их развития.

В наши дни глобализация и развитие интернета, размывание основ национального государства, проснувшийся интерес к собственной идентичности, очередные волны миграции, терроризм и т. д. бросили новый вызов антропологии. В развитых странах она стала одной из самых популярных профессий. Например, в Университете Осло число студентов-антропологов за одно десятилетие выросло с 70 в 1982 году до более чем 600 в 1992 году.

Антропология имеет не только теоретический, но и прикладной характер. Так, в США, после того, как антропологи подготовили руководство по выживанию в различных экстремальных климатических условиях, на основе изучения опыта местных племен, американские военные сразу же засекретили эту работу.

Антропологи активно привлекаются к изучению и предотвращению конфликтов, социальных последствий индустриальных проектов. Наблюдая, как сегодня Ташкент начинает преобразовываться из «города для машин» в «город для людей» (сносят барьеры, открывают улицы), как останавливают вырубку деревьев, благоустраивают дворы, мы сталкиваемся ни с чем иным, как с антропологией города.

Вопрос в том, идти ли наугад, путем проб и ошибок, вызывая протесты населения, или в принятии решений изначально основываться на антропологических экспертизах.

Примечательно, что нынешние власти Ташкента привлекли КБ Стрелка к трансформации проспекта Амира Темура. В команде этого бюро работают антропологи-урбанисты.

Этнологи и антропологи сегодня как никогда востребованы в промышленных, торговых, рекламных, маркетинговых и финансовых компаниях, особенно мультинациональных, а также в системах здравоохранения и образования, армии, полиции и спецслужбах — практически везде. Труднее сказать, где они не работают.

Хрестоматийными стали примеры, как компания Xerox при помощи антропологов создала программу по повышению квалификации работников, как компания Pepsi сменила цвета банки при реализации продукции в Малайзии, или как антропологи компании Intel ежедневно проводили время в семьях, наблюдая за тем, как используются в них компьютеры.

Такие корпорации как Apple, Motorola, Xerox, Intel и Ford нанимают штатных этнографов и антропологов, чтобы изучить культурные стереотипы на различных рынках сбыта. Даже такие детали, как дизайн компьютера или форма мышки, не запускаются в производство без ознакомления с исследовательскими отчетами и рекомендациями антропологов. Не говоря о том, что сегодня ни один проект международных организаций (Всемирного банка, Европейского банка реконструкции и развития и других) не обходится без антропологической экспертизы.

Потребность в антропологах — уже узкой специализации — привела к тому, что от этой науки выделились такие направления как визуальная, гендерная, когнитивная, медицинская, экономическая антропология, бизнес-, эко- и кибер-антропология и другие.

Что же у нас?

Центром этнологических исследований в Узбекистане является отдел этнологии и антропологии Института истории Академии наук, насчитывающий 10 сотрудников.

Круг интересов отдела включает этнокультурную историю и идентичность узбеков, их материальную культуру и традиционные виды хозяйственной деятельности, историю и идентичность других народов Узбекистана, проблемы семьи, межэтнические отношения, историческую городскую антропологию и прочее.

В 2011 году под эгидой Института этнологии и антропологии Российской академии наук вышла фундаментальная монография «Узбеки», подготовленная сотрудниками отдела. В 2001—2018 годах при участии сотрудников отдела шесть объектов Узбекистана были внесены в список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.

Из четырех сотрудников Института истории — обладателей стипендии Фулбрайт, одной из самых престижных в мире грантовых программ, трое — из отдела этнологии. Если учесть, что во многих наших вузах и НИИ нет ни одного обладателя гранта Фулбрайт, такой показатель — крупное достижение отдела.

За годы независимости десятки зарубежных исследователей из Кореи, Японии, Турции, Китая, Великобритании, США, Бельгии и др. стран прошли стажировку в отделе этнологии. Это способствовало научному обмену и укрепляло финансовые основы института. За последние четыре года только в Японии защищены семь докторских диссертаций по этнографии узбеков, соискатели которых писали работы в отделе этнологии.

И все же в стране едва ли наберется пара десятков этнологов, многие из которых остались без полноценной работы после решения бывшего Агентства по науке и технологиям (АНТ) в 2017 году отказать в финансировании грантового проекта отдела этнологии и антропологии на 2018 год.

В 2017 году мы писали, что единственное решение в такой ситуации — директор на свой риск сохраняет сотрудников, чей грант не прошел, дав им усеченные ставки других отделов (если эти отделы согласятся). Либо нужно искать иную работу: в вузах, школах, занимаясь репетиторством. Решением АНТ мы в очередной раз встаем на тупиковые рельсы «своего пути», блокируя развитие важнейшей науки и теряя ее потенциал, вместо того, чтобы использовать его в политике, бизнесе, производстве, социальной сфере и управлении, как это произошло в развитых странах.

Государственное финансирование антропологии по остаточному принципу во многом связано с тем, что этнология/антропология у нас относится к историческим наукам и прикреплена к Институту истории и историческим факультетам.

Этнология должна быть отделена от исторической науки, она гораздо ближе к культурологии и социологии, нежели чем к истории. Во всем мире (кроме стран СНГ) социально-культурная антропология оформлена в самостоятельную научную дисциплину и ученые, защищающие диссертации в данной области, получают степени PhD по культурной или социальной антропологии, а не докторов и кандидатов исторических наук, как у нас.

Для интеграции в международное научное пространство и сближения с его стандартами в Узбекистане в классификаторе научных степеней нужно выделить отдельную степень по социокультурной антропологии. Соответственно, организационно центры, институты и кафедры социально-культурной антропологии и этнологии также должны существовать в качестве самостоятельных единиц. В идеале это собственный институт при Академии наук, как они существуют в России, Германии, Австрии и других странах, или институты при университете, как в Великобритании или Голландии.

Достижений в антропологии могло бы быть и больше, если бы не одно «но»… У нас в бюджете финансирования научных исследований нет статьи об экспедиционно-полевых работах, которые являются основой основ этнологии и антропологии (отсутствие такой статьи также связано с тем, что этнология/антропология не имеет статуса самостоятельной науки). Последняя такая экспедиция (узбекско-российская) была организована 28 лет назад.

Речь идет о важнейших социальных проблемах, и, соответственно, — серьезных средствах. Что может дать антропология в прикладном аспекте и какие антропологические исследования должны получить финансирование? Ответ неизбежно прозвучит, когда государство будет определять приоритетные направления науки.

Возьмем в качестве примеров несколько проектов, в которых участвовали сотрудники отдела этнологии.

Проект Фольксваген по социальной истории реки Сырдарьи, где наши этнологи, в частности, изучали местные традиции, связанные с водопользованием в Узбекистане, Казахстане, Таджикистане и Кыргызстане. Каково значение воды для сельских пограничных районов этих республик, думаю, не нужно объяснять. И этнологический аспект проблемы (разница в практиках водопользования и межэтнические коммуникации, включая конфликтные ситуации) имел в проекте важнейшее значение.

Проект UNICEF по семейному образованию, где антропологи проводили оценку работы государственных органов по усилению института семьи для полноценного развития ребенка. Проект USAID по эффективности фермерских хозяйств, где антропологи изучали изменение ценностных ориентиров фермера от начала работ до реализации произведенного продукта.

Проект Всемирного банка по реформам в здравоохранении, где те же антропологи изучали адекватность медицинских услуг государства нуждам населения и тому, как оно их понимает. Проект UNIFAM по изучению гендерного равноправия и причин домашнего насилия.

Трудно переоценить значение антропологии/этнологии в строительстве государственной национальной политики, изучении этнической или трудовой миграции и ее последствий.

Чтобы завершить дискурс о практической важности антропологии в Узбекистане, приведу пример пилотного проекта 2018 года по укреплению семьи в Туракурганском районе Наманганской области, проведенного научно-практическим исследовательским центром «Оила» как части государственной программы по укреплению семьи.

Антропологи (сюда вошли как специалисты центра «Оила», так и сотрудники отдела этнологии Института истории) на практике показали работникам районных комитетов женщин, как выявлять проблемы семей и их причины, как строить беседы, как определять нужные государственные органы, которые должны решать те или иные проблемы, как выстраивать цепочки действий от фиксации проблемы до ее решения.

Если раньше в понимании причин имеющихся проблем лежали общие представления работников хокимията о них, а в основе их решения доминировали административные меры, то антропологи показали важность пошагового общения с каждой семьей и понимания того, что только общаясь с людьми, вникая в их ежедневный быт, наблюдая за деятельностью всех причастных организаций, то есть, проводя полноценное антропологическое исследование, можно выйти на понимание и решение имеющихся проблем.

Целью работы стало не абстрактно-общее, а локальное, не стремление к улучшению макропоказателей, а конкретные семьи. В итоге появился результат и на макроуровне.

Методы антропологии (наблюдение, беседы, фокус-группы) сами по себе несут воспитательно-обучающую функцию, так как люди вынуждены в беседах давать оценку тем или иным проблемным ситуациям, вести себя иначе в присутствии исследователя. Не только результаты антропологического исследования и рекомендации, но и даже его проведение носит ценностный, воспитательно-прикладной характер.

Один из антропологов центра «Оила» рассказал мне историю из его опыта.

«В одной из семей я спросил мужа, из-за чего возникают внутрисемейные проблемы и как они решаются. Жена в это время в нескольких метрах что-то накрывала на стол. „Как? А просто, кину в нее (жену) подушкой или тапком; в основном, она виновата, сразу не понимает“. Мимо пробегала девочка, любимица отца. Он схватил ее, стал тормошить. „Любите ее, как будете без нее, когда выйдет замуж?“ — „Да“, — сказал отец и задумался, вероятно, о том, как он будет без любимой дочери. А потом вдруг промолвил: „А если в нее кто-то тапком…“ Лицо его стало растерянным. Он смотрел то на тапок, то на дочку, то на жену, и как-то виновато на меня». Если в этой семье после беседы отношения будут меняться в лучшую сторону, то уже не зря трудится антрополог.

На совещании 20 июля с учеными президент страны говорил об отрыве науки от жизни и реальных потребностей. Что касается антропологии/этнологии, то они напрямую связаны с нашей жизнью. Примеры, приведенные выше, — это только маленькая толика того, где может быть востребован антрополог. Знания по антропологии нужны не только в области укрепления семьи, они необходимы дипломатам, маркетологам, психологам, медикам, воспитателям, везде, где специалист связан с людьми. Поэтому крайне важны и курсы по этой дисциплине в вузах.

Весьма показательно, что в 2002 году Нобелевскую премию по экономике получили исследования по поведенческой экономике (читай: экономика + антропология + психология) Дэниел Канеман и Вернон Смит. За что? Дэниел Канеман выдвинул тезис об иррациональности финансовых решений, принимаемых обычным человеком, таким, как все мы, со всеми нашими надеждами и сомнениями, поставив именно его в центре теории, а не абстрактного среднестатистического потребителя в математико-экономических схемах.

По мнению Нобелевского комитета, Дэниел Канеман, показав, что люди плохо прогнозируют будущее, «с достаточным основанием поставил под сомнение практическую ценность фундаментальных постулатов экономической теории». Вернон Смит, будучи оппонентом Канемана, ратовал за теорию рациональности.

А в 2017 году Нобелевская премия по экономике снова присуждена специалисту по поведенческой экономике Ричарду Талеру. Нобелевский комитет отметил, что исследования Талера «создали мост между экономикой и психологическим анализом индивидуальных решений». Они показали, как иррациональность и субъективные предпочтения влияют на индивидуальные решения, и как следствие, на рынок в целом. Более убедительные аргументы в пользу практической значимости антропологии трудно представить.

В связи с этим вопрос, останется ли антропология в нашей стране на положении Золушки или наконец будет востребована, перестает быть сугубо академическим. От его решения зависит, какого качества будут изменения в нашей жизни и какими темпами они будут происходить. Антропология отталкивается от человека, его нужд, интересов, потребностей и поведения, и учет ее рекомендаций имеет важнейшее практическое значение для всего общества.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.